Свободное слово

    Писатель Андрей Тинаров, в начале своей литературной деятельности, иногда приходил из редакции, со злобой рвал рукопись, потом выпивал стакан воды, долго ходил из угла в угол, ложился на кровать и, уткнувшись головой в подушку, засыпал.
    Но иногда случалось так: писатель не мог уснуть, не мог успокоиться и начинал плакать, сначала тихо, стыдясь своих слез, а потом тихие слезы переходили в громкие рыдания. Рыданиями хотел писатель заглушить свою тоску. 
    Немного успокоившись, писатель доставал из шкафа водку и пил, и пьяный садился писать. Писал не то, что было написано в изорванной рукописи. Утром относил в редакцию. 
    Редактор, просмотрев рукопись, говорил: 
    — Вот теперь другое дело, теперь пригодна к печати, а то такое написали: штраф, тюрьма, Сибирь...

    — Мне стыдно это печатать. Разве это живая вдохновенная мысль? Это же болтовня пьяного человека! 
    — Ну что вы, Андрей Андреевич, вы будете гордостью России... 
    — Гордостью России. Рабской? А придет на смену новая, свободная Россия, что тогда будет с моими произведениями? Новая свободная Россия будет смеяться над моими книгами, будет топить ими печи, и никто из людей не будет знать, что со слезами я писал не то, что хотелось писать, никто не будет знать, что я мечтал о той сказочной стране, где никогда не заходит солнце извечной правды и любви. Кто меня заставлял пить, кто душил мою живую мысль, кто не дает мне крикнуть то, что съедает мою душу, то, что томится и тоскует в плену и просится на волю? 
    — О вас стали говорить, скоро придет слава и деньги, тогда вы успокоитесь и забудете свои мечты о свободной человеческой мысли. 
    Настало время, неожиданно пришла слава. Стало у писателя много денег, женился писатель на молодой красивой девушке. Они любили друг друга, и только молодой жене не нравилось, что писатель много пьет. Плакала молодая жена и просила не пить, а писатель говорил: 
    — Нет, я не могу не пить, трезвый я должен писать то, что я думаю, то, что я хочу сказать, но этого нельзя печатать. 
    Писатель любил свою жену, иногда садился на край кровати и говорил: 
    — Ты, Аля, думаешь — я талантлив? 
    — Ну, да, конечно, разве я бы вышла за тебя замуж, если бы ты не был талант? 
    — Нет, Аля, ты ошибаешься. Плюнь тому в глаза, кто скажет, что мои книги талантливы. Мои книги — это обман, мои книги — это рабская лакейская подлая трусость. Я должен был писать не то. Я должен сказать правду, то, что томит мою душу, что, как пиявка сизая, высасывает мой ум, и если бы всю тоску, всю скорбь, всю правду я мог бы сказать свободным человеческим словом — вот тогда бы я был гений. 
    И писатель рассказывал, говорил вдохновенно, с любовью к каждому слову.
    — Они обманывают народ, они пьют народную кровь и слезы, они обращают пот народный, кровь народную в экстракт — золото и прячут этот экстракт в несгораемые шкафы. 
    И рассказывал писатель о тех, у кого красны глаза от слез, о тех, у кого горе и страдание, рассказывал о грудах тел на полях сражений, о заключенных в тюрьмах, о приговоренных к смерти, об обманах и запугивании людей богом — о многом говорил писатель, все, что нельзя было напечатать. 
    — Вот, если бы это можно было напечатать…
    — Нельзя, посадят в тюрьму. Они могут властвовать обманом, и они боятся правды. 
    Двадцать пять лет уродовал, убивал мысль писатель и так привык к этому, что мог писать и не пьяным. Давно писатель не садился на край кровати и не рассказывал своей жене о свободной человеческой мысли, о той стране, где нет ни бедных, ни богатых, где никогда не заходит солнце извечной правды и любви. 
    Назначили праздник юбилея писателя. Писатель привык к славе и думал, что он сделал многое для людей, и потому ему следует устроить юбилей. 
    Незадолго до юбилея была завоевана борцами за свободу новая жизнь. Жена первая сообщила старому писателю о том, что завоевано свободное слово. 
    — Свободное слово! — повторил писатель. 
    — И теперь ты расскажешь им то, что ты рассказал мне. Ты скажешь им, ты должен им это рассказать. Они шли на смерть, многие умерли ради этой свободы, и ты должен теперь говорить те слова, ради которых они шли на смерть те слова, которые они возлюбили больше жизни. 
    — Я не знаю, я не помню,— сказал писатель. 
    — Как же ты не помнишь? Вот тут, на краю этой кровати ты сидел и рассказывал мне, а теперь ты это можешь говорить всем, и ты должен сказать им, от тебя, лучшего писателя, они ждут этих первых свободных слов. 
    — Припоминаю, да, я что-то говорил, я вспоминаю, я найду эти слова, я скажу... 
    Настал юбилей писателя. Собрались тысячи людей, жаждущих услышать свободное, правдивое слово великого писателя. 
    Старый писатель сказал: 
    — Сыновья мои, я должен вам сказать свободное слово, освобожденное вашей кровью, я должен вам сказать то слово, о котором стосковались ваши души. Это слово я мог бы сказать в молодости. Правдивыми, хорошими, свободными словами переполнена была моя душа, и я убивал вином эти слова, я душил эти слова, я калечил их, и они прятались, как напуганные мыши в норки. Как будто черви точили мои мозги и выедали эти свободные слова, и в этом источенном мозгу не осталось ни одного свободного слова. Я, как нищий, потерявший копейку, заглядывал в самые темные уголки моей души, но и там не оказалось свободного слова. Правда, я нашел одно только слово, но это было слово тоски, а не свободы, и я не виню тех, кто убивал мою мысль, я виню себя, как я мог, имея так много свободных слов, быть рабом! И я плачу последними старческими слезами не о тех погребенных свободных мыслях молодости, я плачу о том, как я смел быть рабом и обманывать вас, когда в моей душе билась живая, свободная мысль. Не будьте же строги к нам, старикам, вы кровью своей завоевали эту свободную великую мысль и прокричите по всем уголкам нашей родины...

Сорокин А.С.
С65 Запах родины. – Омск: Омское книжное издательство, 1984 – 272 с., ил.
Тираж: 30000 экз.
Распознавание текста: Open OCR Cuneiform
Оператор: Сухоруков Б.Б.

Читать другие произведения из раздела "ПРОЗА"